Родился 10 октября 1925г.
Служба в Советской Армии с января 1943 по июль 1945 года. I Белорусский фронт. 369 стрелковый полк. Рядовой, стрелок.
Награжден орденом Отечественной войны II степени, медалями «За отвагу», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.».
С 1966 по 1980 год работал машинистом экскаватора на Главном карьере Качканарского горно-обогатительного комбината.
Ложная позиция
Заканчивая альбом ветеранов войны Главного карьера, я решил дополнить его воспоминаниями фронтовиков. Обратился к товарищам с просьбой восстановить некоторые события. Вот что рассказал мне Борис Александрович Оберюхтин, бывший машинист экскаватора, передовик производства, ныне пенсионер: «Это было в конце войны. Из госпиталя, где я лечился после контузии, полученной на Сандомирском плацдарме, прибыл на Белорусский фронт в 369 стрелковый полк 61 армии.
Часть, в которую я попал, после тяжелых боев в Польше вступила на землю Германии. Гитлеровцы, отступая, старались яростными контратаками задержать «наше продвижение. Непрерывные бомбежки, артиллерийские и минометные налеты - все заставляло нас напрягать наши усилия. Особенно жестокие бои шли ночами. И эти бои очень изматывали нас.
Командование части решило создать ложную оборону. Нам было приказано днем, на виду у противника продвинуться на небольшую возвышенность, где находилось немецкое старинное кладбище с несколькими домиками, и окопаться.
До кладбища надо преодолеть расстояние, около километра. Местность открытая, простреливаемая. Но приказ есть приказ. На наше счастье со стороны кладбища к нам проходила небольшая канава до метра глубиной, наполовину заполненная канализационными отходами. В полный рост по ней не пройти — надо ползти. Вот мы по одному поползли вперед. Первым пополз мой друг, командир отделения Саша (фамилию позабыл). За ним я и вся рота. Мы нагрузились боеприпасами, взяли столько, сколько могли нести, так как нам предстоял очень тяжелый бой на сближение с противником. Оружие обернули тряпками и брезентом, чтобы в него не попала грязь, и оно не подвело нас в бою.
Неприятная это была процедура — двигаться по канаве. Грязь лезла везде: в рукава, брюки, за шиворот. Некоторые не выдерживали, приподнимали головы над канавой и даже выскакивали из нее. Наблюдатели заметили нас и открыли ураганный огонь из минометов и пулеметов. Пришлось невыдержавшим снова лезть в канаву. Пули в канаве нас не доставали, только свистели поверху, но мины находили нас и в этом укрытии. Появились убитые, плохо приходилось тяжелораненым.
Наши батареи открыли ответный огонь. Перестрелка между артиллеристами уменьшила наши потери. Более часа мы преодолевали расстояние до кладбища. Этот час показался нам вечностью. До цели, где стояли три полуразрушенных дома, оставалось метров семьдесят. Мы с Сашей переговорили и, поддерживая огнем, друг друга, зигзагами рванули к домам. Саша первым выскочил из канавы, я за ним. Под сильным огнем противника, как зайцы, заметались в разные стороны, то упадем, то снова сделаем бросок. И вот наше спасение — вспрыгнули на подоконник. Я сразу же забежал за печь, а Саша что-то замешкался, видимо, хотел оценить обстановку. И в это время под окном разорвалась мина. Осколки полетели в проем окна и тяжело ранили командира отделения. Крупный осколок угодил ему в спину...
Я бросился помогать другу. Порвал на нем гимнастерку для перевязки, но пакеты оказались грязными. Сорвал с себя нательную рубаху, но и она была грязной. Выбрал пакет почище и наложил на рану повязку, затянул рубахой.
Саша был в сознании, но сильно стонал. Когда приползла рота, он уже скончался. Ротный погиб. Его заменил командир первого взвода. Минут двадцать мы приводили себя в порядок, готовили оружие к бою.
Под прикрытием домов, по оставленным траншеям добирались мы до цели. Противник ослабил огонь. Взводный поставил нам задачу: занять оборону. Мы стали окапываться. Только углубились в землю, показался гроб. На войне мы насмотрелись на мертвых, но тут опешили. Стали копать рядом — такая же история: гнилые доски, черепа, кости.
В это время гитлеровцы открыли по нам ураганный огонь. Они заметили нашу возню. Нас как ветром сдуло в окоп: давай выбрасывать гнилые доски, кости, черепа, чтобы самим укрыться от огня противника.
Противник прекратил обстрел. Мы стали быстрее рыть окопы. Установили пулемет, замаскировали его, вырыли что-то вроде штольни, чтобы можно было прятаться от прямого попадания мины. Приполз взводный, проверил, как мы окопались, проверил пулемет. Но тут фашисты открыли сильный огонь. От мраморных памятников только куски полетели, кругом вздыбились земляные столбы. Грохот неумолкаемый.
Пулемет я быстро сдернул в окоп, а сами по норам: я под дуб, взводный на меня, а помощник под гроб, который выставлялся из стенки окопа.
Вдруг что-то тяжелое упало на наш окоп. Ну, думаем, снаряд. Ждем взрыва, а сердце в пятках... Но взрыва нет. Постепенно утихает огонь, мы вылезаем из нашей норы штольни: оказывается, наш окоп перекрыл срезанный снарядом дуб.
Хорошо, что пулемет я положил в окоп, иначе его раздавило бы. Ищем второго номера. Гроб, под которым лежал мой товарищ, обвалился. Одни ноги торчат из-под гроба и скребут землю. Мы с лейтенантом быстро откапываем еле живого товарища. Еще немного, и он мог бы задохнуться. Потрясли бойца, дали попить из фляги. Парень ожил и заплакал...
Быстро поправили пулеметное гнездо, думали, что гитлеровцы пойдут в атаку. Обошлось. Так мы и сидели до темноты. Ночью получили приказ отойти на старые позиции. От роты осталось меньше половины. Среди ночи противник открыл огонь по кладбищу, по оставленным нами позициям.
Около часа гитлеровцы вели обстрел по пустому месту, затем пошли в атаку.
Наше командование сделало перегруппировку, и атакующие фашисты оказались в мешке. Вот тут мы отвели свою злость за пережитые минуты, за потерянных своих товарищей, за ротного. Почти ни один фашист не вышел из устроенного им ада.
Так прошли одни сутки— 16 марта 1945 года. А утром 17 марта после пополнения людьми, после сильной артподготовки мы пошли в наступление. До Победы оставалось немного времени».
В.Смирнов,
ветеран войны